Сказка Максим Горький По идейной направленности сказка близка к таким злободневным произведениям Горького, как «Письмо монархисту» и статья «О Союзе русского народа», посвященным борьбе с черносотенством. Максим Горький Сказка Жил-был статский советник Оный, мужчина вдовый, и было у него три сына: один – серьезный человек, провокатор; другой – так себе, а третий – еще подросточек, Борькой звали. Первый сын, конечно, заговоры устраивал, подкладывая знакомым бомбы и прочее, что надо для успеха дела; второй, занимаясь журналистикой, сотрудничал в изданиях всех направлений, а в свободное время добродушно помогал старшему брату, но теоретически был не согласен с ним и откровенно говорил ему: – Чёрт знает чем занимаешься ты! А тот возражает: – Еще император Веспасиан[1 - Веспасиан Тит Флавий (9 – 79) – римский император (69–79).] доказал, что деньги не имеют запаха. – Так ведь тогда деньги были металлические! – Это мною не забыто, и я прошу платить мне золотом. Я, брат, тоже – брезглив… – А все-таки лучше бы хоть в «Продуголь»[2 - «Продуголь» – синдикат донецких углепромышленников, одна из крупнейших капиталистических монополий в царской России.] поступить… – Мне убеждения не позволяют в синдикате работать… Поспорят немножко для упражнения в красноречии и братски разойдутся каждый к своему занятию, а то и вместе пойдут куда-нибудь, строго следя за тем, как бы невольно не предать друг друга. А то старшой курит папиросу и вслух мечтает, как человек, исторически образованный: – Хорошо было жить триста лет тому назад. Хошь – Шуйскому служи, не хочешь – иди к Тушинскому вору,[3 - Тушинский вор – Лжедимитрий II (ум. 1610) – самозванец, претендент на русский престол, ставленник польско-шляхетских интервентов и Ватикана; военный лагерь Лже-Димитрия был под Москвой у села Тушино.] а кроме того, – Сигизмунд![4 - Сигизмунд III Ваза (Зыгмунт III, 1566–1632) – польский король; в его правление произошла военная интервенция польско-литовских феодалов в Россию.] Ныне же все понятия исказились: совесть покупают нипочем, и везде невыгодно, везде беспокойно… Средний брат соглашается: – Трудное время! Раньше, бывало, во всех газетах одно и то же писали: «Будьте любезны, дайте нам реформы, а то мы все совершенно опаршивеем!» И всё было просто, ясно, даже начальство понимало. А ныне: в одной газете надобно жида травить, в другой – сокрушаться по этому поводу, здесь – велят лаять на оппозицию, там – притворяйся оной; разберись-ка в этом! Папаша сочувственно вздыхает: – Воистину трудно! И даже удивляешься, как сами-то редактора во всем этом разбираются? Старшой – ему всё известно! – не без кокетства говорит: – Ну, и они тоже не всегда удачно… Борька же, по молодости возраста далекий от сих треволнений, ничем не занимался, просто – сунет пальчик в ноздрю себе, задумчиво подержит его там, сколько требуется скоплением обстоятельств, потом вынет и, показав папаше результат, убежденно скажет: – Бя! Было в нем что-то мистическое. – Гм! – озабоченно думает Оный. – Следует ли отучать его от этой привычки, или же она знаменует особое направление сердца и ума во младенце? И, живя в некотором замешательстве, всё не мог решить, куда бы Борьку направить. – В потешные, – посоветовал средний сын. – Но говорят, что там греческие нравы начинаются… – Всё равно – везде изнасилуют, – меланхолически сознался средний. А старшой смотрит на младшего серьезно и таинственно говорит: – Подождите! Ждут. А время всё идет да идет. Посмотрел однажды отец на Борьку и советует ему: – Вытри верхнюю губу. А тот – с гордостью: – Это – усы! – Однако! – воскликнул Оный и задумался: – Что делать? Сечь? Поздно… Человек исконно русский, он всегда, как приступала необходимость решительно приняться за дело, долго и всесторонне задумывался. – А ведь я не то сделал! Почему? И вдруг снова сделает не то. Но зная, что сие есть черта национальная, не обижался на себя. Так и с Борькой вышло: грамоте он кое-как научился, читал почти без усилий, а дальнейшему учить его поздно было: он уже на горничных со ржанием бросался и, оставив нос в покое, свирепо увлекался более низким занятием. Отец заскучал было, но средний сын, как человек всесторонне развитой, нашел успокоительное объяснение: – Оставьте, папаша! Просто – юношу интересует всё выдающееся; это вообще свойственно возрасту, к тому же, с точек зрения этики, экономики и гигиены… И оправдал Борьку со всех точек зрения; старшой же совершенно серьезно говорит чужими словами: – Даже камени находят место свое на земле, человек же тем паче найдет! Подождите. А Борька начал постепенно проявлять интерес к жизни: увидит в газете объявление: «Ищут переводов» – и негодует: – Ищут, а на какую сумму, не указывают! И почтовых или по телеграфу – тоже не сказано… Среднего брата спрашивает: – Ты объявления в стихах пишешь? Тот конфузится: – Честное слово, – говорит, – это не я! – Боюсь, он несколько наивен, – сказал однажды Оный старшему сыну, но тот хладнокровно ответил: – Сам Игнациус Лойола[5 - Игнациус Лойола – Лойола Игнатий (Иниго Лопес де Рекальдо, 1491–1556), основатель «Общества Иисуса» (ордена иезуитов). Его имя стало синонимом жестокости и хитрости («иезуитства»).] в юности был глуп… И всё присматривается к братишке, присматривается, да, наконец, сел рядом с ним и спрашивает: – Ты знаешь, что такое оппозиция? – А что? – Ей надобно пакости делать. – A – как? – Да ты скажи – можешь? – Пакости делать? Могу! – Тогда – идем! Пошли. Привел старшой брат Борьку к одному дому, поставил против окон и советует: – Бей стекла! – А ежели за это по морде меня? – Скажи, что из патриотизма, – не тронут. Взял Борька камень, выбил стекло, стоит, смотрит. Забавно! В доме люди попрятались, на улице разбежались. Подошел к нему весьма угрожающе господин городовой, кричит: – Ты по какому случаю стекла бьешь? – Из патриотизма. Взял городовой под козырек, дрожит, – испугался. – Простите, говорит, я ошибся… И тотчас любезно исчез. Разбил Борька еще два стекла, постоял, ожидая каких-нибудь последствий, и пошел домой, не ощутив на первый раз никаких удовольствий. А на другой день брат опять повел его стекла бить, внушая дорогой: – Этим путем в наше время всего легче добиться политической карьеры. Все, говорит, великие люди были разрушителями, как-то: Генрих Гейне, Тамерлан и прочие… Так и водил он его с неделю времени, пока наконец не объявились для Борьки последствия с удовольствиями: в воскресный день перебил Борька все стекла в редакции оппозиционной газеты; вдруг подбегают к нему страховидные люди и ревут; – Р-ра! И приглашают: – Пожалуйте! – Куда? – Просим. – Вы – оппозиция? – Из-збави боже! Мы решительно против… Привели его в собрание себе подобных, а там все существа, сколько их было, орут; – Рр-ра-а! Один же подошел вплоть и говорит: – Мужественная и неутомимая ваша борьба с крамолой… Вы, говорит, опора, а мы, говорит, чтим и восхищаемся, позвольте пожать вашу смелую руку: истинно русский человек Хам фон Жужелица, мексиканский румын. Ничего понять нельзя! Но Борька не растерялся: как бы по наитию свыше схватил стул и, замахнувшись им, кричит: – Я могу! Все довольны, ревут, лобзают его и шепчут в уши: – Вы этому Жужелице не верьте, – он три дня тому назад у извозчика лошадь угнал, а раньше этого – у сонного губернатора соображение похитил, и вовсе он не румын, а тамбовский негр, однако хочет первую роль играть… С этого дня и началось серьезное в Борькиной жизни: вооружился он крепкой палкой, ходит по городу и бьет стекла, а укажут ему человека: – Тресни! Так он и человека тоже. Жители, завидя его, разбегаются, покрикивая друг другу: – Прячься, ребята! Опять Борька вышел карьеру нагуливать. Завистливые, но не смелые, глядя из подворотни, вздыхают: – Н-да! Этот до счастья своего доскочит… А которые посмелее – подражать начали Борьке: он одно стекло выбьет, а они остальные докончат и ходят за ним гурьбой, с пением, – средний брат Борькин стеклобойный гимн – инкогнито – сочинил: Чтоб крамола передохла, Делай, братцы, сквозняки! Р-разобьем повсюду стекла, И – да будут насморки! Зачихают все злодеи И подохнут от простуд! А у вам тогда скорее Мир и радость процветут! Понимающие люди указывали автору, что это безграмотно, но он опроверг: – Необходимо для стиля, – говорит. Скромные жители пробовали закрывать окна ставнями, но полиция нашла это недопустимым в интересах всестороннего наблюдения за внутреннею жизнью граждан. – Что ж? Подождем, потерпим, – соглашались жители, нация, еще древних римлян изумлявшая своим смиренством. Борька же, приучившись к безобразию, стал чувствовать себя национальным героем, даже во сне кричит: – Спасай Русь! Так невозбранно действовал он, окруженный всеобщим вниманием и славословиями. Когда же, наконец, все миролюбивые жители, покоя ради, переселились в глубокую Азию, куда их искони кровь тянула, и когда стало на Руси совершенно тихо, – явился Борьке частный пристав и говорит вполне серьезно: – В ознаменование заслуг ваших и ради поощрения их в будущем назначаю вас министром народного просвещения…[6 - После подавления революции 1905 г. на пост министра народного просвещения был назначен реакционер А. Н. Шварц, в 1910 г. его сменил Л. А. Кассо, близкий к черносотенным кругам.] Это даже Борьку удивило до немоты – смотрит на пристава и молчит, а потом отозвался: – Могу! Тут старшой брат сказал Борьке с гордостию: – Видишь, болвашка, до чего я тебя довел? Между прочим, назначь-ка ты меня профессором по кафедре истории. Я это дело насквозь знаю!.. – А меня, – просит средний, захлебываясь, – а меня… И заплакал: – Ах, почему я не женщина? Этого желания никто не мог понять. Оный тоже, конечно, плакал. – Воистину, говорит, не пропала служба и молитва моя! Поглядела бы покойница Капочка… Потом средний брат стал издавать газету в трех различных направлениях, и все семейство благополучно устроилось. Комментарии Впервые напечатана с сокращениями в газете «Одесский новости», 1912, № 8812, 1 сентября; полностью – в журнале «Современный мир», 1912, № 9, стр. 28–33, в составе первого цикла «Русских сказок», под номером X. В Архиве А. М. Горького хранятся: 1. Машинопись с авторской правкой – AM*. Заглавия нет. Цифра X исправлена карандашом на XI (ХПГ-45-10-1). 2. Авторизованная машинопись с незначительной правкой – АМ , по-видимому, предназначавшаяся для Л . Вместо заглавия цифра XI (ХПГ-45-10-2). Печатается по АМ с исправлением по «Современному миру»: «старшой брат» (стр. 242, строка 5) вместо «старший брат». Сказка написана Горьким на Капри, во второй половине июля 1912 г. (см. комментарии к «Русским сказкам). Текст сказки перед опубликованием ее в сентябрьском номере «Современного мира» подвергся редакторской правке, сделанной по цензурным соображениям. Сопоставление журнального текста с АМ и АМ позволяет выявить изъятия, сделанные редактором (даны курсивом в квадратных скобках). Стр. 240, строки 31–34:…там греческие нравы начинаются… [–  «Все равно – везде изнасилуют, – меланхолически сознался средний.»] Стр. 241, строки 4–5: [Человек исконно русский, ] он всегда, как приступала необходимость… Стр. 243, строка 6: [истинно русский человек] Хам фон Жужелица. Стр. 244, строка 14: Спасай [Русь!] Стр. 244, строка 19: стало на [Руси][7 - Изъятое здесь заменено соответственно словами: «отечество» и «родине».] В настоящем издании сказка впервые печатается без указанных изъятий и изменений. Горький, по-видимому, намеревался включить сказку в издание Л . В АМ цифра X (номер сказки в публикации «Современного мира») переправлена на XI. АМ уже имеет номер XI, вместо заглавия. Это свидетельствует о том, что писатель думал напечатать произведение в числе других русских сказок, после сказки о «непротивлении злу насилием». Однако в издании Л (1917) и в книге, изданной «Парусом» (М. Горький. Русские сказки. Пг., 1918), одиннадцатой является сказка о Смертяшкине. При подготовке собрания сочинений К Горький сделал ее третьей, а сказка о советнике Оном так и осталась за пределами цикла «Русских сказок». По идейной направленности сказка близка к таким злободневным произведениям Горького, как «Письмо монархисту» и статья ‹«О Союзе русского народа»›, посвященным борьбе с черносотенством. Сатирический образ Борьки – «борца с крамолой» и новоиспеченного министра просвещения – ассоциируется с фигурой Л.А. Кассо, назначенного министром народного просвещения в 1910 г., а образ «истинно русского человека», мексиканского румына Хам фон Жужелицы, высмеивает черносотенных «деятелей» В. М. Пуришкевича, И. А. Думбадзе и др. Критик «Биржевых ведомостей» пытался извратить смысл сказки, выдавая ее за произведение на общую тему об извечном торжестве пошлости (см.: «Биржевые ведомости», 1912, № 13181, 6 октября). Прогрессивно настроенный критик из «Одесских новостей», напротив, подчеркивал, что сказка о советнике Оном и его сыновьях дает читателю возможность понять содержание всего цикла и свидетельствует о «силе сатирического бича Горького» («Одесские новости», 1912, № 8812, 1 сентября). notes Примечания 1 Веспасиан Тит Флавий (9 – 79) – римский император (69–79). 2 «Продуголь» – синдикат донецких углепромышленников, одна из крупнейших капиталистических монополий в царской России. 3 Тушинский вор – Лжедимитрий II (ум. 1610) – самозванец, претендент на русский престол, ставленник польско-шляхетских интервентов и Ватикана; военный лагерь Лже-Димитрия был под Москвой у села Тушино. 4 Сигизмунд III Ваза (Зыгмунт III, 1566–1632) – польский король; в его правление произошла военная интервенция польско-литовских феодалов в Россию. 5 Игнациус Лойола – Лойола Игнатий (Иниго Лопес де Рекальдо, 1491–1556), основатель «Общества Иисуса» (ордена иезуитов). Его имя стало синонимом жестокости и хитрости («иезуитства»). 6 После подавления революции 1905 г. на пост министра народного просвещения был назначен реакционер А. Н. Шварц, в 1910 г. его сменил Л. А. Кассо, близкий к черносотенным кругам. 7 Изъятое здесь заменено соответственно словами: «отечество» и «родине».